В истории с реабилитацией в период хрущовской «Оттепели» жертв политических репрессий времен Большого Террора (1937-38), есть один аспект, который не может не вызывать самых противоречивых чувств. Он касается т.н. «партийной реабилитации», то есть восстановления в КПСС. Причем в значительной степени это была посмертная реабилитация, потому что часть репрессированных была казнена, а часть не пережила губительных условий «исправления» в сталинских лагерях.
Тяжело читать униженные просьбы вдов о том, чтобы их мужей восстановили в членстве в Компартии, по воле которой они, собственно, и погибли. Редко кто из этих женщин писали о том, что они сами пережили, а ведь многие из них сами прошли лагеря и ссылки как «члены семей изменников родины». А коммунистки и сами исключались из партии как «враги народа», иногда прилагая к письму справку о своей собственной реабилитации. В чем же была причина, что они снова шли на поклон к той партии, которая лишила их мужей, честного имени, отобранных у них детей?
Очень большое искушение списать этот поступок на высокую идейность. Помните: «гвозди бы делать из этих людей, не было б в мире крепче гвоздей»? Но письма вдов разрушают эту иллюзию. Они упоминают материальные проблемы, подорванное лагерями здоровье, отсутствие сносного жилья и в конце подводят к необходимости получения персональной пенсии, которую советская бюрократия без справки о партийной реабилитации почему-то не назначала.
Здесь следует напомнить, что Советская власть вместе с чинами и сословиями отменила и царские пенсии. До 1928 года пенсии получали лишь инвалиды Красной Армии и старые большевики. Затем ввели пенсии для работников горнорудной и текстильной промышленности, а в 1937 году — для остальных городских рабочих и служащих. Колхозники стали получать пенсии лишь после реформы 1956 г.
При этом при Сталине максимум обычной пенсии составлял 300 руб. в месяц (примерно четверть средней зарплаты, которая составляла тогда 1200 старых руб.). Обычно же пенсии были еще меньше, Например, с 1937 года инвалиды I группы получали 65 руб., а если у них было сельское хозяйство, то 40 руб. Инвалиды II группы получали 45 и 25 руб. Такая же пенсия (45/25 руб.) полагалась семьям умерших кормильцев с тремя и более нетрудоспособными членами. Если нетрудоспособных членов семьи было 2 или 1, то пенсия составляла еще меньше — 35/20 и 25/15 руб. Прожить на них без помощи семьи пенсионеры не могли. Видимо, этим опытом сейчас руководствуются наши парламентарии, устанавливая минимальный размер пенсий ниже прожиточного уровня.
Можно себе представить, в какую унизительную ситуацию были поставлены реабилитированные и члены их семей, получавшие лишь пенсии по инвалидности и утере кормильца, которым даже в случае достижения пенсионного возраста не засчитывался срок в лагере и ссылке. Но постепенно ситуация начала исправляться.
Так, в сентябре 1955 г. было принято постановление Совета Министров СССР «О трудовом стаже, трудоустройстве и пенсионном обеспечении граждан, необоснованно привлеченных к уголовной ответственности и впоследствии реабилитированных». Этим документом время нахождения в местах заключения, а также время пребывания в ссылке засчитывалось как в общий трудовой стаж, так и в стаж работы по специальности. Кроме того, по прежнему месту работы реабилитированным выплачивалась двухмесячная заработная плата, исходя из оклада по должности, занимаемой ими до ареста.
А в июле 1956 был принят закон «О государственных пенсиях». Пенсия назначалась мужчинам в 60 лет при наличии 25-летнего стажа работы (для женщин – 55 и 20 лет), и составляла составляла половину средней зарплаты работника за последние два или любые пять лет трудовой жизни.
Еще более соблазнительным был пункт о персональных пенсиях, которые устанавливались «лицам, имеющим особые заслуги перед Советским государством в области революционной, государственной, общественной и хозяйственной деятельности или выдающиеся заслуги в области культуры, науки и техники, а в случае смерти этих лиц — членам их семей». Персональные пенсии по случаю смерти кормильца могли быть установлены членам семьи умершего персонального пенсионера или лица, имевшего заслуги, дающие право на персональную пенсию.
Персональная пенсия союзного значения устанавливалась в размере не свыше 2000 рублей, республиканского значения — не свыше 1200 рублей и местного значения — не свыше 600 рублей в месяц. При одном или двух нетрудоспособных членах семьи персональная пенсия по случаю смерти кормильца составляла до 70%, а при трех или более нетрудоспособных членах семьи — до 100% пенсии умершего кормильца или пенсии, которая могла бы быть ему установлена.
Таким образом, добившись реабилитации мужа и отца, а также признания за ним особых заслуг, вдова и дети репрессированного могли бы существенно улучшить свое материальное положение. Понятно, что никто бы не признал «особых заслуг» человека, даже после оправдания по суду, если бы он продолжал считаться «врагом партии» с стране, где однопартийность и руководящая роль КПСС была закреплена в «Сталинской Конституции».
Это приводило к неписаному обоюдному договору. Власти давали семье жертвы репрессий персональную пенсию, а впоследствии решали и некоторые другие социальные проблемы (обеспечивали жильем и пр.). А семья за это поддерживала авторитет КПСС, посмертно возвращая в лоно партии ее жертв. И, конечно же, не поднимала вслух неудобных вопросов, например, о конфискованной собственности или о реальной антипартийной борьбе.
Так, обоюдными усилиями сторон был создан миф об отсутствии сопротивления сталинизму. Компартии, авторитет которой серьезно пошатнулся на местном и международном уровне после признания фактов репрессий, было выгодней представить их как результат паранойи генсека, чем признать, что репрессии вытекали из идеологии самой партии. Как вспоминал впоследствии Н.С.Хрущев, «мы опасались, что оттепель может вызвать наводнение, которое мы не сможем контролировать, и в котором мы утонем».
Как заметил один из реабилитированных – троцкист Михаил Байтальский, «какую-то часть невинно обвиненных — совершенно ничтожную — даже реабилитировали, и они вернулись домой, чтобы молчать так же мертво, как те, кто остались в тундре». Выжившие узники и семьи погибших хранили скорбное молчание вплоть до Перестройки конца 1980-х. Тогда были рассекречены и опубликованы воспоминания и официальные документы, доказывающие, что Компартия отнюдь не была единой, и что в ней были люди, которые в меру своих взглядов и возможностей пытались сопротивляться Системе.
Не так давно я взялся прояснить судьбу 1073 жителей Азербайджана, осужденных на основании т.н. «сталинских расстрельных списков», которые еще до суда определяли приговор, который должна была вынести Военная Коллегия Верховного Суда СССР. Это была лишь малая часть репрессированных, но настолько важная, что на их осуждение к той или иной мере наказания (категории 1, 2 или 3) требовалась санкция самого И.Сталина и его соратников: Молотова, Кагановича, Ворошилова, Жданова. За малым исключением, это была партийно-советская номенклатура и старые большевики, боровшиеся против царя и за насильственную «советизацию» Азербайджанской Демократической Республики. Помимо того, были многие тысячи простых коммунистов, которых без лишней мороки «судили» трибуналы в виде Особого Совещания при НКВД СССР, особых троек при НКВД Азерб.ССР или «двоек» (Комиссии НКВД и Прокурора СССР).
Вроде бы люди из «сталинских списков» были образцовыми претендентами на партийную реабилитацию и персональные пенсии за «особые заслуги перед Советской властью». Однако в поименном списке восстановленных в партии на 1959 год содержится всего 570 имен. Из них лишь 265 имен относится к «сталинским спискам», то есть одна четверть. Получается, что, решившись реабилитировать жертв репрессий по суду, Компартия вместе с тем отказалась восстановить большинство из них в своих рядах!..
Однозначного объяснения этому я не нашел, но его, видимо и нет. Впрочем, обращает внимание то, что все партийные реабилитации 1950-х проводились на основании персональных обращений: самого ли бывшего коммуниста или членов его семьи (обычно вдовы). Причем обращений неоднократных, иногда с личным выездом откуда-нибудь с Колымы или Казахстана в Баку или Москву. Не партия шла навстречу своему оклеветанному ею же стороннику, а коммунист должен был вновь доказывать свою лояльность, собирая справки и рекомендации от недобитых ветеранов КПСС. Причем в личном деле отмечали перерыв в стаже из-за исключения из партии.
Из мемуарной литературы известно, что многих политзаключенных в 1954-55 годах освобождали лагерные комиссии не «вчистую», а подводя под амнистию или уменьшая им срок до фактически отбытого. При этом у них оставалась судимость, а вопрос о реабилитации по суду откладывался на потом. Но тем самым откладывалось и восстановление в КПСС, невозможное без восстановления по суду. Не у всех после лагеря хватало сил пройти еще и через это испытание, без которого восстановление в партии было невозможным. Тем более что иным и в 1956-м вначале отвечали, что они «осуждены обоснованно», заставляя обращаться с униженными просьбами снова и снова.
Были и такие семьи, в которых во время Большого Террора потеряли обоих родителей, а дети, выращенные в детдомах, стыдились своих родителей, считая их за «врагов народа». Во время войны 1941-45 годов было немало просьб от подросших детей «изменников родины» послать их на фронт, чтобы «своей кровью смыть грехи отцов». Некоторые, попав в младенческом возрасте в детдом, где им меняли фамилии, могли и вовсе не знать своих отцов…
Особые проблемы встречала партийная реабилитация тех, кто еще до Большого Террора реально выступал против Сталина в составе различных «оппозиций», «уклонов», «групповщин». Хотя было очевидно, что они выступали против личной диктатуры и культа И.Сталина, а не против партии, все равно в партийных верхах к ним относились, как к «антипартийным элементам», раз они нарушили лояльность партийному руководству. Даже по суду за «грехи», наказанные в судебном порядке до 1934-35 гг., не реабилитировали, оставив это до времен горбачевской «Перестройки».
Так, бакинка Ольга Шатуновская, сама необоснованно арестованная и принимавшая потом активное участие в процессе реабилитации политзаключенных, вспоминала по конкретному случаю: «В пятидесятых было такое, чтобы бывших троцкистов в партии не восстанавливать, но он же был членом партии, когда его арестовали, с партбилетом. Обязаны восстановить. Но они крутили, потому что им Суслов дал такую установку, не восстанавливать». Мои подсчеты на основе поименных списков это подтверждают: во время хрущевской «Оттепели» были восстановлены в Компартии лишь 22% из тех, кого в Азербайджане в 1936-38 годах обвиняли в принадлежности к правой или левой оппозиции.
Не намного лучше обстояло дело и в других местах СССР, в частности, в Москве. Так, С.Коэн, который изучал проблему возвращения репрессированных в общество, отмечал, что «многие выжившие жертвы политических репрессий 1930–1940-х годов, а также дети погибших вступили по возвращении в коммунистическую партию или попытались это сделать», однако в партию «приняты были чуть больше половины тех, кто подал заявления».
Но, вероятно, было и немало таких жертв Великого Террора, которые или устали от вечной борьбы, или не простили преступления сталинского режима за пенсионную подачку, удовлетворившись лишь реабилитацией по суду…
Эльдар Зейналов