«Когда все, задрав штаны, бежали к Западу, не зная, примет он их или нет, я говорил: ребята, Россия наш большой, северный сосед. Мы 200 лет прожили в одном государстве», — рассказывает политолог Зардушт Ализаде. По его мнению, Америка – это очень хорошо, у Америки надо учиться, но Азербайджан ментально ближе к России.
В интервью Minval.az политолог рассказал о том, войдет ли Азербайджан в ЕАЭС, дадут ли результаты реформы, проводимые в стране в последние месяцы, и о многом другом.
— События вокруг Министерства нацбезопасности, увольнение Эльдара Махмудова, аресты должностных лиц, коррупционный скандал. Почему все это произошло внезапно. Нельзя ли было дождаться окончания парламентских выборов?
— Вечных министров не бывает, даже советские министры тоже менялись. А то, что не дождались парламентских выборов, тоже закономерно. Разве у нас парламент что-то решает? У нас есть парламент? То, что у нас называется парламентом – это абсолютная фикция.
— В деле МНБ есть 2 направления: теория заговора и экономический аспект. Эти факторы имеют место?
— В мире нет ничего случайного. Все имеет причинно-следственные связи. Если Эльдара Махмудова сняли, значит на то имеются весомые причины. Когда его назначали, это сделали только потому, что он был в очень хороших, близких связях с президентом. Сейчас его сняли, значит эти связи, близость не имеют никакого значения. Есть более серьезные причины, которые подвигли президента снять его с должности.
— Примечательно, что СМИ прогнозировали смещение министра транспорта Зии Мамедова, который не появлялся на публике около 2 месяцев. Этот министр фактически остался без полномочий. И вдруг как бы его «простили». Как вы думаете, почему?
— Наши СМИ имеют очень мало источников информаций. Что такое СМИ? Это фабрика новостей. Чтобы производить новость, нужно иметь материал, из которого делается эта новость, то есть источник информации. Реальное политическое поле у нас абсолютно закрыто. Журналист не имеет доступа ни к правительственным, ни к неправительственным источникам. Вот пишут, Зию Мамедова снимают, ну что-то у него отобрали, взяли, ограничили его. Он может остаться на должности как ширма. Вот министр энергетики Натиг Алиев сидит на своей должности все эти годы… Он ничего не решает.
— Можно ли сказать, что власти всерьез намерены реализовать жесткие реформы? Будет ли реформирование политической системы? Или же это предоставление некой свободы в бизнес-сфере в очередном ожидании повышения цен на нефть?
— У них все хорошо, все схвачено. Контролируется общество, политическая сфера, политическое поле зачищено, финансовые потоки находятся под жестким контролем. А если какие-то небольшие нарушения правил происходят, то этих людей сажают, отнимают имущество. Это коррекция поведения людей, которых допустили в элиту.
А что касается проверок, то даже в советские времена были обещания не проверять. А с 2003 года, начала правления Ильхама Алиева — это четвертое или пятое клятвенное обещание ограничить аппетиты бюрократии. Но как им жить без взяток? Это смысл их жизни. А у кого брать? У бизнесменов. Президент создал 2 мощных антикоррупционных центра. Один в прокуратуре, другой в аппарате президента. Что изменилось? Ничего. После тунисских событий тоже был указ не брать взятки. Выждали несколько месяцев, потом с удвоенной силой стали потрошить бизнес. Это так было, так и будет. Предполагается, что взятки – это смазочное масло государства. Без них валики не будут крутиться. Я не очень-то серьезно воспринимаю заявление, что бизнес оставят в покое.
— Замминистра экономики и промышленности Азербайджана Севиндж Гасанова заявила, что Азербайджан допускает возможность участия в Евразийском экономическом союзе (ЕАЭС). И депутат парламента Азай Гулиев отметил, что Азербайджан не пошел на ассоциацию с Евросоюзом из-за России. Означает ли это изменение политики Азербайджана в сторону России?
— Никаких изменений нет. У Азербайджана неизменная политика – укрепление элиты во власти. Если для этого надо кричать «джан гардаш Турция», будем кричать «джан гардаш Турция». Если будем говорить, что солнце для нас восходит на севере, будем кричать, что солнце восходит на севере. В зависимости от ситуации мы можем говорить «мы строим демократию, наше будущее – это Европа», или же скажем, «какая прекрасная организация Евразийский экономический союз». Ничего не меняется.
Когда все, задрав штаны, бежали к Западу, не зная, Запад их примет, не примет, я говорил, ребята, Россия наш большой, северный сосед. Мы 200 лет прожили в одном государстве. У нас много схожих пристрастий. Это в одночасье прервать нельзя. Россия как наш северный сосед никуда не исчез. Население 150 миллионов, огромные территории. У нас много общих проблем. И в России, и в Азербайджане живут одни и те же народности. Лезгины, авары, тюрки. Мы обречены на тесные и продуктивные связи. Есть карабахская проблема. По глупости наших политиков Россия сделала, то что сделала. Это уже произошло.
Кроме того, Россия — огромный рынок для наших сельскохозяйственных продуктов. Наша армия вооружена российским оружием. Это тоже серьезный фактор в сторону сближения с Россией. Нам нужно строить отношения, прежде всего, с региональными странами: Россией, Турцией, Ираном. Америка – это очень хорошо, у Америки надо учиться. Но мы ментально ближе к России. Что делать? Но думать, что мы станем частью России, или делать то, что требует Россия, тоже преувеличение. Наша власть любит независимость в том аспекте, что никто не должен вмешиваться в ее дела.
— Теперь немного поговорим о международных событиях. Что происходит в Сирии? Почему Россия вдруг бомбит эту страну?
— У Путина есть очень удачный прием. Как у спортсменов, которые имеют в арсенале любимые приемы. Во время боя они пытаются создать ситуацию для применения любимого приема. Его любимый прием – это создание кризиса, в решении которого все должны принимать участие. В 2012 году Путин предложил Европе решать вопрос с ассоциацией Украины в тройном формате: Евросоюз, Украина, Россия. Европа ответила, что Россия тут не при чем. А когда события в Донбассе, Луганске разгорелись, они предложили решать вопрос в формате нормандской четверки. Мергель, Олланд, Порошенко и Путин. Когда США влезли в Сирию якобы для поддержки демократии, там начался серьезный кризис. Хотя там до этого мирно сосуществовали разные религии, страна была относительно светской. Россия естественно реагирует на все это. Хочет принимать участие в решении кризиса.
— На днях министры внешнеполитических ведомств России, США, Турции и Саудовской Аравии встретились в Вене. О чем они договариваются? Почему в формате этой четверки?
— Это ограниченность мышления США. На самом деле без Ирана там ничего не решить. Это все равно как решать карабахскую проблему без участия Азербайджана или Армении. Разрешение региональных проблем, особенно в азиатской части, не может происходить без участия Ирана. Хочет того Америка или нет, но участие такого мощного регионального игрока важно.
— Что они решают? Судьбу Асада? Как-то президент Чехии Милош Земан заявил, что заменить Асада некем. Неужели нельзя найти кандидатуру, которая может удовлетворить все стороны?
— Судьбу Асада решает его армия, та часть населения, существование которой привязано к Асаду. Незаменимых людей нет. Просто эти государства не имеют демократических традиций, смены лидеров через свободные выборы. У них или военные перевороты, или фальшивые выборы. Хафиз Асад и его сын Башар Асад не являются пришельцами или инопланетянами, они порождение сирийского менталитета, традиций сирийского народа. В 50-е годы был такой анекдот: выпускник Академии Генштаба Сирии, лейтенант получает диплом и бежит к президентскому дворцу. Прибегает и видит огромную толпу. У него спрашивают, ты куда, он говорит, я хочу переворот совершить. Ему говорят, стань в живую очередь…
Я учился в 60-х годах на факультете востоковедения, и за 5 лет моей учебы там свершилось 2 переворота. Асад совершил последний переворот, сидел у власти 30 лет, а потом сына привет к власти. Сирия не была образцом демократии, но она демократичнее многих стран. Асад нужен этой стране, чтобы там не началась еще более сильная резня.
Это прекрасная страна, я там был, невероятно красивые люди. Богатая архитектура, которая уничтожается.
Исмаил Рафигоглу.