2 июня 1941 года, через несколько часов после начала военных действий германской армии против СССР, Вячеслав Молотов выступил по радио с известным заявлением: «Сегодня в 4 часа утра, без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны, германские войска напали на нашу страну…» На самом деле претензии предъявлены были, и война была объявлена в ноте германского МИДа, датированной 21 июня 1941 года. Я пытался рассказать об этом российским читателям в новом издании своего сборника документов «СССР – Германия, 1939–1941», но не сумел. Сейчас попробуем еще раз.
В Советском Союзе и России ранее мой сборник документов неоднократно переиздавался. Впервые он был опубликован мною в США в 1983 году в небольшом эмигрантском издательстве «Телекс». В 1989 году в тогда еще советском Вильнюсе в издательстве Moksla полулегально был отпечатан 100-тысячный тираж сборника. Часть тиража была вывезена в Москву и разослана всем членам Верховного Совета СССР. Чуть позже, основываясь именно на документах, включенных в сборник, Верховные Советы балтийских республик поставили перед советским правительством, руководством коммунистической партии СССР и Верховным Советом СССР вопрос о выходе из состава Советского Союза, в связи с тем, что все три государства Балтии – Латвия, Литва и Эстония – были оккупированы Красной армией на основании соглашения, заключенного в августе 1939 года советским и германским правительствами. Иными словами, публикация сборника в Вильнюсе внесла свою лепту в распад Советского Союза.
После августовского путча 1991 года, но еще до распада СССР, сборник впервые был опубликован в Москве в издательстве «Московский рабочий». В 2004 году он был переиздан в издательстве «Терра – Книжный клуб», а в 2011 году – в издательстве «Эксмо». Очередное переиздание сборника готовилось к июню этого года в издательстве «Терра – книжный клуб» с моим обновленным предисловием. Книга уже была сверстана и должна была быть объявлена в каталоге новинок. Однако в последнюю минуту издательство отказалось издавать книгу с формулировкой: «С таким предисловием мы книгу издавать не будем».
Тогда я предложил сборник в издательство «Эксмо». Но та же редакция, которая опубликовала его в 2011 году, теперь ответила отказом. То, что было позволено 10 лет назад, сегодня оказалось под запретом. Россия окончательно встала на старую советскую дорожку фальсификации истории.
Предоставим читателю возможность ознакомиться с сокращенным вариантом предисловия, из-за которого сорвалось новое издание сборника.
*****
Советско-германские отношения, предшествовавшие подписанию 23 августа 1939 года «пакта Молотова – Риббентропа», названного так по именам государственных деятелей, его подписавших, – председателя Совнаркома и наркома иностранных дел В. М. Молотова и министра иностранных дел Германии Иоахима фон Риббентропа, имеют свою непростую историю. После разгрома левой оппозиции Л. Д. Троцкого и высылки самого Троцкого из СССР в начале 1929 года, 1930-е годы обещали быть мирными. Троцкий и его единомышленники, открыто призывавшие к мировой революции, были сметены сторонниками теории «социализма в одной стране», выдвинутой И. В. Сталиным. На фоне Троцкого Сталин казался консервативным государственным деятелем, вовлеченным (и это было заметно абсолютно всем иностранным наблюдателям) в работу по строительству социализма в одной отдельно взятой стране – в Советском Союзе.
Для создания в СССР сельскохозяйственной базы Сталин жестко провел «сплошную коллективизацию», уничтожившую независимое крестьянское хозяйство вместе с цветом сельского населения бывшей Российской империи. Для создания в стране индустриальной базы за границу продавался хлеб, лес, пушнина, шедевры живописи, золото, бриллианты, и на эти деньги иностранными фирмами, в основном американскими и немецкими, в СССР возводились заводы. Окружавший Советский Союз мир мог наконец вздохнуть спокойно: власть в никому не понятной советской России находилась в руках человека, сосредоточенного исключительно на внутренних проблемах, решить которые в сжатые сроки было невозможно.
Однако Советский Союз оказался не главной проблемой европейской демократии в конце 1920-х и в 1930-е годы. В Европе стал подниматься фашизм. В Италии к власти пришел Муссолини. В Германии усиливалось влияние Национал-социалистической рабочей партии во главе с Гитлером. На родине Карла Маркса и Карла Либкнехта вместо «левых» к власти прорывались «правые» силы.
Когда в ноябре 1918 года закончилась Первая мировая война и обсуждались условия мирного договора, американский президент Вудро Вильсон предлагал для Германии достаточно мягкие условия капитуляции. Франция и, в несколько меньшей степени, Великобритания настояли на принципиально других, более жестких условиях, гарантирующих, что Германия никогда не сможет воспрянуть как мировая держава и представлять военную угрозу своим соседям, прежде всего Франции. Так появился Версальский мирный договор – в том виде, в котором мы его знаем. Германия была объявлена главным инициатором и единственной виновницей Первой мировой войны, с чем сами немцы не готовы были согласиться. Разочарованная односторонним взглядом победителей-европейцев на причины возникновения Великой войны, Америка предоставила Европе самой разбираться со своими проблемами и устранилась от европейских дел. Разобраться с ними Европа не смогла. Уже после окончания Второй мировой войны историками были написаны тома, объясняющие, что Вторая мировая война началась из-за унизительного для Германии Версальского мира и безудержного аппетита Франции, ставившей своей задачей любой ценой предотвратить поднятие Германии с колен.
Так что первой предпосылкой прихода к власти в Германии Гитлера стал беспрецедентный по тяжести для немцев Версальский договор, создавший условия для роста национализма. Второй предпосылкой была абсолютная уверенность правой, консервативной части населения и армии в том, что Германия проиграла войну из-за «удара в спину» (тогда в Германии появился такой термин), причем удар этот был нанесен германской армии революционерами-коммунистами.
Коммунистические выступления в Германии осенью 1918 года, приведшие к немецкой «ноябрьской революции», конечно же, еще больше ослабили позиции германской армии и правительства, и без того не слишком сильные во второй половине 1918 года на фоне проигрываемой и в конце концов проигранной войны.
Здесь следует добавить, что германские социал-демократы извлекли некоторые уроки из истории русской революции 1917 года. В России меньшевики и эсеры объединились с большевиками для борьбы с не слишком реальной, а скорее ими же выдуманной угрозой «контрреволюции», и в результате отдали всю власть большевикам, которые довольно скоро расправились с меньшевиками, с эсерами и с контрреволюционерами, мнимыми и реальными. В Германии, усвоив российский опыт, социал-демократы объединились с армией, т. е. с «контрреволюцией», и подавили коммунистов. В результате на волне разгромленной коммунистической революции 1918 года к власти в Германии пришли немецкие социал-демократы, что, конечно же, немецкие коммунисты простить им не смогли.
Из-за проигранной войны и ее последствий, как и из-за невыполнимых финансово-экономических условий Версальского договора, на долю социал-демократического правительства Веймарской республики 1919–1932 годов пришелся крайне тяжелый период. В результате – при наличии абсолютной свободы прессы в Германии в 1920-е годы – демократия оказалась скомпрометированной самими же социал-демократами, которых население объявило ответственными за все экономические неурядицы и бесконечно возникавшие в стране политические кризисы и проблемы.
Но самой главной предпосылкой прихода нацистов к власти стал национальный вопрос. Применительно к Германии его можно разбить на два аспекта. Первый: возрождение германской нации и объединение всех немцев в границах одного государства. Второй: борьба с «засильем евреев», прежде всего в Германии и Австрии. Оказалось, что на них, спекулируя на предрассудках населения, легко можно было списать постигшие немцев невзгоды.
Были и предпосылки второго порядка, способствовавшие подъему нацизма. По линии Коминтерна советское правительство провозгласило германских социал-демократов главным идеологическим врагом международного коммунистического движения. Германские социал-демократы в Веймарской республике, еле-еле стоявшие на ногах под бременем кабальных финансово-экономических условий Версальского договора, для Сталина были не более как «немецкими меньшевиками», предавшими революцию в Германии в 1918 году и продолжавшими противостоять коммунистам все двадцатые годы. С учетом новой надвигающейся опасности германского нацизма – опасности реальной, а не теоретической, так как у власти в Италии уже стояли фашисты, Советскому Союзу, казалось бы, было естественно поддерживать социал-демократов против нацистов, руководствуясь теорией «наименьшего зла». Но это были не те установки, которые давались по линии Коминтерна немецким коммунистам, с одной стороны, и советским коммунистическим функционерам, с другой.
Основным врагом грядущей коммунистической революции в Германии считались пришедшие к власти на гребне поражения революции 1918 года немецкие социал-демократы, для свержения которых Коминтерн готов был скоординированно выступать вместе с нацистами. Как еще можно объяснить тот факт, что гитлеровский «Пивной путч» и коммунистическое восстание 1923 года были назначены нацистами и коммунистами на один день: 8 ноября 1923 года.
Гитлер никогда не смог бы прийти к власти в Германии через выборы, легальным путем, если бы Сталин дал указание германской компартии вступить в блок с социал-демократами на роковых выборах в Рейхстаг 6 ноября 1932 года или же просто поддержать на выборах в Рейхстаг социал-демократов. НСДАП (нацисты) получила тогда 196 мест в парламенте, СДПГ (социал-демократы) – 121, КПГ (коммунисты) – 100.
Замысел Сталина заключался совсем в другом. Он не боялся прихода к власти Гитлера. Стратегия Сталина в отношении революции в Германии отличалась от прямолинейного подхода Маркса и Троцкого. Последние рассчитывали на восстание германского рабочего класса. Сталин же планировал сначала уничтожить центристские политические партии Германии, прежде всего ненавистных ему социал-демократов, а затем столкнуть лбами нацистов с немецкими коммунистами, считая, что в этом столкновении двух крайних флангов политического спектра, при отсутствующем центре, победу одержат коммунисты.
Сталин не без оснований предполагал, что основной силой европейской революции являются не спонтанные восстания масс, а Советский Союз и Красная армия, в то время как иностранные компартии, объединенные в Коминтерн, выполняют исключительно вспомогательные, подсобные функции. Вот что писал еще в 1960-е годы, составляя план новой, так и не написанной книги «Судьбы Коминтерна», известный эмигрантский историк и архивист Борис Николаевский:
Основная идея тактики Сталина: основной движущей силой мировой революции является СССР… Все остальные играют лишь служебную роль… 1929–1939… Все силы на взрыв «Веймарской республики». Прямая поддержка нацистских забастовок и пр. Провоцирование вооруженных столкновений. Официальная теория: «Гитлер играет роль ледокола революции, расчищая дорогу для коммунистов». Соглашение с немецкими милитаристами для второй войны… [дорога] к прямому союзу с Гитлером. Тактика «единого фронта» в 1934–1939 гг. для Сталина – прикрытие политики подготовки соглашения с Гитлером (Архив Гуверовского института, Стенфордский университет, Пало Альто. Коллекция Б. И. Николаевского, ящик 511, папка 41).
По замыслу Сталина, жаждущий крови своих врагов в Германии и войны в Европе Гитлер должен был стать «ледоколом революции», расчищающим путь Красной армии. Поэтому начиная с 1933 года, когда у власти в Германии укрепились нацисты, программой максимум для Сталина стало заключение союза с Гитлером для дестабилизации европейской политической ситуации, что считалось залогом победы социализма в Европе. Программой-минимум оставалась политика «единого фронта» с западными демократиями против «агрессора», под которым подразумевалась в тот период Германия, как инструмент давления на Гитлера, с одной стороны, и предотвращения возможного германо-англо-французского союза, направленного против СССР, с другой.
В рамках этой политики в 1935 году были заключены два важнейших соглашения о взаимопомощи: между Францией и СССР, подписанное 2 мая, и Чехословакией и СССР, подписанное 16 мая. Согласно этим договорам, если Чехословакия подвергалась нападению и Франция приходила к ней на помощь, Советский Союз должен был прийти на помощь Франции и Чехословакии.
Но было несколько нюансов. Во-первых, чехословацкое правительство должно было официально обратиться к СССР с просьбой о помощи. Во-вторых, на стороне Чехословакии должна была выступить Франция. В-третьих, у Советского Союза не было общей границы с Чехословакией, и поэтому советское руководство настаивало на праве прохода дивизий Красной армии и пролета авиации через территории Польши и Румынии для выхода к чехословацким, а затем и германским границам и для нанесения авиаударов по немецким городам.
Военная хитрость Сталина (очевидная для всех предполагаемых участников соглашения) заключалась в том, что, однажды войдя в соседние с СССР государства (Польшу, Румынию и Чехословакию), Красная армия осталась бы там навсегда. Понимая это, поляки и румыны неоднократно и категорически отказывали советскому руководству в праве прохода через свои территории Красной армии. На пролет авиации румыны при определенных условиях соглашались; поляки заявляли, что будут советские самолеты сбивать.
Отношения Советского Союза с Польшей и Румынией всегда были напряженными. Польша исторически считала Россию, затем СССР, угрозой; Румыния де-факто аннексировала Бессарабию в 1918 году, включение которой в состав Румынии советское правительство не признавало.
Шансы на подписание нового англо-франко-советского соглашения о взаимопомощи были равны нулю, поскольку Сталина не интересовало соглашение как таковое. Сталина интересовал только пункт о праве прохода войск Красной армии. Без разрешения на проход советских войск к границам Германии и Чехословакии Сталин в военных действиях участвовать не планировал. Но предоставлять право на проход Красной армии не соглашались поляки и румыны: «троянский конь» Сталина грозил первым потерей государственного суверенитета, а вторым – потерей Бессарабии.
На этом фоне Европу потряс удар, который позже историки назовут фактическим началом Второй мировой войны или по крайней мере событием, непосредственно войну спровоцировавшим: «мюнхенский сговор», произошедший в сентябре 1938 года.
Неожиданным «мюнхенский сговор» не был. К 1938 году ситуация в Европе для западных демократий сложилась катастрофическая. США в европейских делах не участвовали, самоустранившись от вовлеченности в европейские проблемы и провозгласив своей политикой «изоляционизм». В Италии у власти был Муссолини, в Германии – Гитлер, в Испании – Франко. В Португалии и Венгрии у власти стояли правые диктаторы. Австрии уже не было: 12–13 марта 1938 года она была захвачена Германией под лозунгом объединения двух немецких народов. Сопротивление этому объединению, получившему название «аншлюс», никто ни в Австрии, ни в остальной Европе реально не оказал. Считалось, что оно произошло добровольно, по обоюдному согласию двух стран.
Захватив Австрию, Гитлер объявил о следующей своей внешнеполитической цели: судетской части Чехословакии, где проживали этнические немцы.
Судетская область была окончательно включена в Чехословакию в 1919 году. Судетские немцы неоднократно ставили вопрос о своей автономии и даже о независимости. Чехословацкому правительству постоянно приходилось наводить в Судетах порядок, применяя войска. Спокойствия там никогда не было. Теперь у судетских немцев появился важный, жаждавший крови и действий союзник: гитлеровская Германия. Аргумент, однажды принятый мировой общественностью в случае с Австрией, Гитлер планировал применить в Судетах, являвшихся частью многонациональной Чехословакии, появившейся на карте в 1918 году, всего лишь 20 лет назад.
Противостоять дальнейшему объединению «немецкого мира» в границах единой Германии можно было только силой. Силой противостоять Гитлеру можно было объединенными усилиями Франции, Великобритании, Чехословакии и СССР. 20 сентября 1938 года президент Чехословакии Эдуард Бенеш официально попросил советское правительство подтвердить готовность выполнить условия договора 1935 года в случае германского вторжения в Чехословакию и получил положительный ответ. Хотя уже 23 сентября нарком иностранных дел Максим Литвинов указывал в одной из своих депеш, что вступление СССР в европейскую войну «не в наших интересах», и предлагал начать частичную мобилизацию и кампанию в прессе, дабы напугать Гитлера «возможностью большой войны с нашим участием», но вовсе не для того, чтобы эту войну вести.
В сентябре 1938 года никому не хотелось воевать с Германией из-за Судетской области – ни Франции, ни Британии, ни Советскому Союзу, ни даже Чехословакии. Франция и Англия, требовавшие соблюдения условий Версальского договора все 1920-е годы и до 1930 года державшие в Германии, в Рейнской области, оккупационные войска, подрывая и без того слабый авторитет правительства Веймарской республики, в 1938 году решили не усложнять себе и Гитлеру жизнь в связи с требованием нацистов отдать Германии Судетскую область. Общественное мнение Европы, перекроенной после Первой мировой войны по национально-языковому принципу, не видело ничего неправильного в желании «немецкого мира» объединиться в единое государство. Отдать Судеты казалось проще, чем воевать за них, рискуя «большой войной”.
30 сентября 1938 года, перед принятием окончательного решения по вопросу о том, уступать ли германскому ультиматуму или идти на войну, Бенеш через советского полпреда в Праге Сергея Александровского послал Сталину отчаянную телеграмму с просьбой о помощи:
Бенеш просил меня поставить перед правительством СССР следующий вопрос. Великие державы, даже не спрашивая Чехословакию, позорнейшим образом принесли ее в жертву Гитлеру ради своих собственных интересов. Окончательное решение формальностей предоставлено Чехословакии. Это означает, что она поставлена перед выбором либо начать войну с Германией, имея против себя Англию и Францию, по крайней мере в смысле отношений их правительств, которые также обрабатывают общественное мнение, изображая Чехословакию как причину войны, либо капитулировать перед агрессором. Еще неизвестно, какую позицию займут парламент и политические партии. Оставляя этот вопрос открытым, Бенеш хочет знать отношение СССР к этим обеим возможностям, т. е. к дальнейшей борьбе или капитуляции. Он должен знать это как можно скорее и просит ответ часам к 6–7 вечера по пражскому времени, т. е. часам к 8–9 по московскому (Документы внешней политики СССР, 1938. М. 1977. Док. № 393).
Ответа на эту телеграмму Бенеш не получил. Последнее, чего хотел Сталин, это оказаться в состоянии войны с Гитлером из-за Чехословакии при невхождении в эту войну Франции и Великобритании. А именно такой вариант вырисовывался из сказанного Бенешем.
Тем не менее, какое-то объяснение «невежливому» молчанию советского правительства в ответ на срочный запрос Бенеша нужно было дать. Редакторы сборника «Документы внешней политики СССР. 1938» дали его в 1977 году, почти через 40 лет, как «примечание редакции к документу №393”:
Настоящая телеграмма поступила в НКИД СССР 30 сентября 1938 г. в 17 час. 00 мин. по московскому времени. Прием и расшифровка телеграммы были закончены на 15 минут позже, чем прием и расшифровка второй телеграммы полпреда СССР в Чехословакии от того же числа, поступившей в НКИД в 17 час. 45 мин. по московскому времени, в которой сообщалось, что Бенеш снимает свой вопрос, так как чехословацкое правительство приняло решение о капитуляции.
Действительно, в тот же день Александровский прислал вторую телеграмму: «Бенеш больше не настаивает на ответе на свой последний вопрос, потому что правительство уже вынесло решение принять все условия. Занятие Судетской области германскими войсками начнется завтра утром» (док. №394).
Следует отметить, что первая телеграмма пришла с пометкой «Вне очереди», указывая на срочность. Вторая никакого грифа не имела. Поверить в то, что в НКИД целый час заняла расшифровка короткого послания с пометкой «Вне очереди» в разгар Судетского кризиса и что вторая телеграмма была расшифрована раньше первой, всё-таки сложно.
В 1938 году Гитлер считал, что не рискует большой войной, так как видел всеобщее нежелание эту войну начинать. Но оказалось, что и в марте 1939 года, из-за оккупации Гитлером остатков Чехословакии, Европа не была готова начинать войну с агрессором, а продолжала проводить политику, которая позже будет названа «политикой умиротворения». Впрочем, к тому времени территориальные претензии к разрываемой на куски Чехословакии предъявили еще и Венгрия с Польшей, и эти претензии великими державами Европы тоже были удовлетворены.
Как бы завершая процесс раздела Чехословакии 14 марта 1939 года, парламент Словакии объявил о выходе из ее состава и провозглашении независимости. 15 марта Германия оккупировала те территории Чехии, которые еще не были захвачены, и Чехословакия исчезла с европейской карты.
22 марта 1939 года германское правительство предъявило ультиматум Литве с требованием передать Германии Клайпедскую область, где в большинстве своем жили этнические немцы. Клайпедская область входила в состав Литвы с 1923 года. Литва уступила ультиматуму. На следующий день в город-порт Клайпеда, которому было возвращено старое немецкое название Мемель, в сопровождении группы немецких военных кораблей прибыл Гитлер и объявил о присоединении Мемельской области к Германии.
С оккупацией Чехии и возвращением Мемеля Гитлер решил основные внешнеполитические задачи, стоявшие перед рейхом. Этнические немцы (кроме тех, кто жил в Данциге) были объединены в границах империи. Экономика Германии была на подъеме. Все ограничительные статьи Версальского договора были аннулированы временем (Гитлер просто перестал их выполнять). Собственность немецких евреев была экспроприирована, а сами они лишены всех прав, изгнаны из рейха, либо арестованы и отправлены в концлагеря.
Именно в этот момент, когда малой кровью, без большой войны, Гитлер добился для Германии всего, чего хотел, Сталин послал ему сигнал о желании начать с ним переговоры: 3 мая 1939 года Сталин снял с поста наркома иностранных дел еврея Литвинова, с которым Гитлер никогда не сел бы за один стол в силу физиологического антисемитизма, и заменил его председателем Совнаркома СССР русским по национальности Молотовым. С уходом Литвинова дорога для советско-германских переговоров и соглашений была расчищена. Осталось только соразмерить аппетиты сторон.
Здесь самое время вернуться к «ледоколу революции» Гитлеру и к внешнеполитическим планам Сталина. Летом 1939 года Гитлер приступил к решению «данцигского вопроса». Суть «данцигской проблемы» для Гитлера заключалась в том, что в Польше в районе Данцига проживали этнические немцы. Данциг испокон веков был немецким купеческим городом. Гитлер ставил вопрос о воссоединении Данцига с Германией. Для этого требовалось не только передать Германии Данциг, как ранее был передан Мемель, но и открыть «коридор» – его называли «данцигским» – для связи Данцига с остальной Германией. Понятно, что для передачи Германии этих польских территорий требовалось согласие Польши. Но у Гитлера уже был удачный для него «мюнхенский» опыт, и с Данцигом он планировал разыграть тот же спектакль, что и с судетской частью Чехословакии: сначала, шантажируя Францию, Британию и Польшу угрозой большой войны, получить Данциг и «коридор», а затем, обвиняя поляков в несоблюдении тех или иных условий соглашения, войти в Польшу под предлогом защиты интересов этнических немцев в Польше и захватить всю Польшу или какую-то ее часть, как минимум территории, выходящие к Данцигу. В конце концов, позволили же ему Британия, Франция и Советский Союз оккупировать Чехословакию. Чем Польша лучше?
Только тем, что граничила с СССР.
20 августа 1939 года торопившийся с решением «польского вопроса» Гитлер написал письмо Сталину, в котором открыто сообщил, что в ближайшее время планирует расправиться с Польшей и поэтому заинтересован в скорейшем подписании договора о ненападении с Советским Союзом. Для подписания такого договора Гитлер попросил у Сталина разрешения срочно прислать в Москву своего министра иностранных дел Риббентропа. Сталин ответил согласием принять Риббентропа 23 августа.
План Гитлера, если иметь в виду соглашения со Сталиным, был прост: советские и германские войска одновременно атакуют польские границы и стирают польское государство с лица земли, причем Германия в очередной раз избегает большой войны, так как при соучастии СССР в разделе Польши Франция и Британия будут вынуждены вернуться к чехословацкому сценарию. Никаких осложнений с таким коварным, но простым планом Гитлер не предвидел. И действительно, 23 августа Молотов и Риббентроп подписали в Москве советско-германский пакт о ненападении и секретный протокол о разделе Европы, оговорив, какие именно государства входят в сферу интересов СССР.
Упрощенно говоря, по протоколу Советский Союз получал страны Балтии, Восточную Польшу, Финляндию и Бессарабию. Обратим внимание на то, что Гитлер не просил Сталина дать согласие, например, на оккупацию Франции, Бельгии, Нидерландов и других европейских государств или на начало военных действий против них. Гитлеру нужно было лишь согласие Сталина на войну с Польшей. Гитлер и в этот момент все еще надеялся избежать «большой войны”.
Вопрос о «большой войне» обсуждался Гитлером во время встречи с Муссолини 15–16 апреля 1939 года, т. е. вскоре после оккупации Чехословакии и Мемеля. Тогда руководители двух государств согласовали срок начала такой войны: не ранее 1943 года. Пока что на календаре был август 1939-го.
Так зачем все-таки, при таком развитии событий, Гитлеру нужен был договор о ненападении со Сталиным? Гитлер опасался, что Сталин, несмотря на отсутствие нового общего соглашения о взаимопомощи с Францией и Великобританией, переговоры о котором вяло велись тремя сторонами, вновь упираясь в отказ поляков пропустить через свою территорию Красную армию, СССР вступит в войну, пересечет польскую границу без согласия польского правительства, оккупируя часть Польши, и откроет восточный фронт против германской армии.
Такой сценарий для Гитлера был крайне невыгоден и опасен. Соответственно, Гитлер не мог идти на столь огромный риск в августе 1939 года. Не подписав со Сталиным договор о ненападении, Гитлер атаковать Польшу не мог. Гитлер мог начать войну только в одном случае – если Сталин со своей стороны давал обязательства не открывать против Германии второй фронт, то есть обещал не нападать на Германию. Для этого немцам было абсолютно необходимо подписать с Советским Союзом договор о ненападении до начала наступательных операций против Польши.
Понятно, что платой за необходимый Гитлеру договор было согласие Германии на оккупацию Советским Союзом ряда восточноевропейских государств. Гитлер знал, что Сталина прежде всего интересует Польша, и он «честно» предложил ее разделить. Восточная Польша по соглашению оставалась за Советским Союзом, причем Молотов открыто и цинично объяснил немцам, что Красная армия будет входить в Польшу под пропагандистским прикрытием лозунга о помощи украинцам и белорусам, дабы не выглядеть «агрессором». В интересах дела Германия не стала в тот момент возражать против такой постановки вопроса. Гитлер также знал, что СССР не признал румынской территорией Бессарабию, и соглашался на возврат Советскому Союзу Бессарабии. Гитлер, конечно же, помнил, что Латвия, Литва, Эстония и Финляндия до революции входили в состав Российской империи, и «любезно» согласился вернуть эти народы под власть Сталина.
Сталин мог остановить Вторую мировую войну. Всё, что он должен был для этого сделать, это не подписывать 23 августа 1939 года договор о ненападении с Гитлером, поскольку рисковать большой войной Гитлер не мог. Разумеется, в этом случае Сталин, со своей стороны, остался бы без территориальных захватов 1939–1940 годов и рисковал тем, что уже в августе 1939 года мог быть втянут в нежелательную, по крайней мере на тот момент, войну с гитлеровской Германией, если предположить, что, атаковав Польшу, Гитлер мог двинуться затем на СССР.
Однако в августе 1939 года такая перспектива казалась малореальной, тем более что Сталин мог уже в августе 1939 года или в любой момент позже заключить договор о взаимопомощи с Великобританией и Францией, аналогичный тому, который был заключен в 1935 году применительно к Франции и Чехословакии. При наличии такого договора Гитлер, безусловно, не рискнул бы напасть даже на Польшу, открывая свои тылы на западе, не говоря уже о дальнейшем продвижении на восток.
Но тогда, как мы уже указали, Сталин остался бы без Восточной Польши и всех тех восточно-европейских государств, которые были включены в подписанный 23 августа секретный протокол о разделе Европы, потому что Англия и Франция, в отличие от Германии, не планировали расплачиваться со Сталиным чужими территориями.
Германское вторжение в Польшу было назначено Гитлером на 26 августа. Именно по этой причине он торопился с приездом Риббентропа в Москву и подписанием советско-германского договора о ненападении. В этот простенький и безоблачный для двух преступников план очередного раздела Польши неожиданно вмешалась Великобритания. В отчаянной попытке предотвратить начало советско-германской агрессии против польского государства, за день до начала военных операций Гитлера, 25 августа, британцы подписали с поляками «Англо-польский военный альянс», согласно которому в случае нападения на одну из сторон другая обязана была объявить агрессору войну. При наличии англо-французского договора о взаимопомощи это означало, что войну Германии одновременно объявит и Франция.
Обескураженный Гитлер остановил атаку. Несколько дней он анализировал произошедшее и соизмерял риски. Однако 1 сентября Польша была атакована: Гитлер пришел к выводу, что Франция и Великобритания не объявят войну одновременно Германии и Советскому Союзу.
Он оказался прав: 3 сентября Лондон и Париж объявили войну только Германии. Потому что Красная армия в первые дни сентября 1939 года не сдвинулась с места. Сталин обманул Гитлера.
31 августа, зная о предстоящем нападении немцев на Польшу, Молотов выступил с длинной внешнеполитической речью перед Верховным Советом СССР. В день, когда Германия напала на Польшу, речь была опубликована в «Правде». Смысл речи был в том, что еще вчера фашистская Германия была врагом. Сегодня она стала другом.
После 3 сентября 1939 года ситуация в Европе кардинально изменилась. Большая война была объявлена. Ее стали со временем называть «странной», потому что объявившие ее державы не имели возможности начать военные действия, а рассчитывали напугать агрессора своей готовностью воевать и таким образом предотвратить атаку на Польшу. Гитлер не купился на англо-французский блеф: после заключения союза со Сталиным он стал неуязвим для европейских демократий.
Однако стратегический смысл переговоров и договоров с Гитлером Сталин видел теперь в другом. Его интересовала большая война в Европе. 3 сентября она стала фактом и фактором. Начало военных действий Британии и Франции против Германии (или Германии против Франции и Британии) были только вопросом времени. Сталин сумел развязать большую войну руками Гитлера и на этой «троянской лошади» планировал въехать в Европу и захватить ее.
Вечером 3 сентября, поняв, что Сталин переиграл Гитлера, германское правительство послало в Москву первую спешную абсолютно секретную телеграмму, в шапке которой слово «секретно» было упомянуто в разных вариантах три раза, с просьбой к советскому руководству как можно скорее начать военные действия против восточной Польши, что было предусмотрено секретным советско-германским соглашением. Почему?
Во-первых, немцы несли потери. Конечно, эти потери, как потом выяснилось, были несоизмеримо малы по сравнению с потерями польской армии, но, тем не менее, впервые потери немцев исчислялись тысячами. Во-вторых, немцам важно было предотвратить ситуацию, когда польская армия отступает на восток в советскую сферу влияния, куда по договору о ненападении с СССР не могли входить немцы. В-третьих, и это было главное, Гитлер хотел продемонстрировать Польше, Великобритании и Франции, что Сталин в этой войне является союзником Германии, а не нейтральным наблюдателем и что объявление войны Германии распространится и на Советский Союз.
Но вот что еще очень важно. Если бы Сталин напал на Польшу 1 или 2 сентября, кто знает, Великобритания и Франция, может быть, не объявили бы войну Германии, а пошли бы по чехословацкому пути. Это означало бы, что большая война в Европе не началась, несмотря на наличие англо-польского договора от 26 августа.
Поэтому Сталин в первые дни сентября переиграл всех. Он выждал, пока Германия нападет на Польшу и покажет себя агрессором в германо-польской войне; он выждал, пока Британия и Франция объявят Германии войну; он выждал, пока германское правительство дважды обратится к нему с настоятельной просьбой атаковать Польшу. И только после этого любезно согласился начать военные действия. Но – не начал их. Потому что Гитлер уже попал в ловушку и выбраться из нее не мог.
К вечеру 3 сентября 1939 года перед Сталиным открылись потрясающие возможности. Он мог, как в августе, просто ничего не делать и отказаться от вторжения в Восточную Польшу. В этом случае он оставлял Гитлера один на один с поляками, французами и британцами. Гитлеру пришлось бы, неся многотысячные потери, воевать со всей Польшей. Военная кампания против Польши заняла бы большее время, а военное положение Франции и Великобритании, в целом не готовых к войне, несколько улучшилось бы. Новая советско-германская граница проходила бы по старой советско-польской границе 1939 года, хорошо укрепленной на случай всегда ожидаемой войны с враждебной Польшей. Одновременно Сталин втягивал Европу во Вторую мировую войну, т. е. реализовывал свой коварный план о «ледоколе революции», наблюдая со стороны, как противники истязают друг друга и выбирая момент для вхождения в эту войну.
Были и другие варианты. Сталин мог заявить уже 3 сентября, что объявление Францией и Британией войны Германии является форс-мажорным событием, кардинально меняющим международную ситуацию, при которой подписывался пакт о ненападении между Германией и Советским Союзом, и аннулировать советско-германское соглашение вместе с его секретным протоколом. Разумеется, этот шаг Гитлер обязан был рассматривать как враждебный в отношении Германии со всеми вытекающими последствиями. Такое заявление означало бы, что Советский Союз уже в сентябре 1939 года вступил бы в мировую войну на стороне Польши, Великобритании и Франции. Но это же заявление могло заставить Гитлера отказаться от планов оккупации Польши и искать возможности для скорейшего урегулирования разгоревшегося конфликта через посредничество, например, Италии. Иными словами, Сталин мог предотвратить Вторую мировую войну даже после 3 сентября 1939 года.
Но Сталин не планировал останавливать германское вторжение в Польшу и начавшийся пожар Второй мировой войны. 5 сентября 1939 года в ответ на повторный запрос Риббентропа Сталин подтвердил, что оставляет за собой права на Восточную Польшу, но пока что нападать не будет, даже если немцам и придется, в связи с военной необходимостью, то тут, то там вторгнуться в советскую зону влияния.
Дело в том, что в случае быстрого раздела Польши и окончания польской кампании Вторая мировая война могла затухнуть, не разгоревшись, и закончиться на исчезновении Польши с карты мира. Именно на это рассчитывал Гитлер, всё еще желая избежать большой войны. Сталин же хотел, чтобы немцы с поляками повоевали подольше один на один и побольше истощили друг друга. Чем дольше поляки воевали с немцами, тем меньше у них оставалось сил для противостояния вторжению Красной армии.
При этом Сталин планировал начать выдвижение в Восточную Польшу только после того, как немецкие войска захватят Варшаву, а Молотов заявит в своей речи, что Польша, это «уродливое детище Версальского договора», распалась и Красная армия вступает в Польшу для защиты живущих там украинцев и белорусов, как и было согласовано с немцами.
Но был один деликатный момент: угроза того, что Германия, захватив Варшаву и Западную Польшу, заключит с польским правительством, которое Сталин всегда считал враждебным Советскому Союзу, соглашение о перемирии. И тогда перед Сталиным снова возникнет старая угроза – что Вторая мировая война затухнет, не разгоревшись. Поэтому уже 10 сентября советское правительство сообщило в Берлин, что начнет военные действия против Польши, если немцы со своей стороны пообещают не заключать с поляками перемирия. 13 сентября Риббентроп заверил Сталина, что «вопрос о необходимости заключения перемирия с Польшей» германским правительством «не ставится». 14 сентября Молотов вызвал к себе посла Германии в СССР Вернера фон дер Шуленбурга и потребовал от него захвата немцами Варшавы как предварительного условия для начала военных действий Красной армии против польского государства. 17 сентября в 2 часа ночи, получив информацию о захвате немцами Варшавы, Сталин вызвал к себе Шуленбурга и сообщил ему, что наступление Красной армии начнется в 6 утра по московскому времени на всем протяжении советско-польской границы.
В сентябре 1939 года, уже осознав, что большая война объявлена, Гитлер надеялся, что фитиль войны будет тихо тлеть до тех пор, пока сам Гитлер не будет готов к новым активным наступательным операциям на Западе. Эта надежда Гитлера полностью оправдалась. Франция и Британия ни в военном отношении, ни в политическом, ни в психологическом не были готовы воевать из-за Польши. С военной точки зрения проведенные германской армией операции сентября 1939-го – лета 1941 года следует считать блестящими. Британская империя могла рассчитывать только на свой военно-морской флот и на крутые берега Ла-Манша. Сил для активного сопротивления на суше у нее не было. Франция была повержена. США нейтрализованы. Территориальные притязания Советского Союза, как казалось, были удовлетворены.
Во всей этой комбинации Гитлером был допущен один геополитический просчет, ставший одновременно единственной удачей Великобритании: в ходе военных действий в Европе была образована общая граница между Германской империей и Советским Союзом. Теперь Гитлер столкнулся с проблемой, которую обязан был предвидеть и избежать, потому что она не могла не привести к военному столкновению двух империй, двух режимов, двух диктатур. Всё проглоченное двумя питонами в предшествующий год уже было переварено. Пришло время вторично соизмерять аппетиты сторон: 12 ноября 1940 года в Берлин для новой фазы переговоров прибыл Молотов.
Переговоры были тяжелыми. Молотов требовал согласия Германии на захват Советским Союзом Финляндии (которая отстояла свою независимость в Зимней войне 1939–1940 годов); на оккупацию Болгарии, на «строительство базы для сухопутных и военно-морских сил СССР в районе Босфора и Дарданелл на условиях долгосрочной аренды» и даже, при определенных условиях, на совместную советско-итальянскую войну с Турцией. Кроме этого, Молотов неоднократно упомянул, что Советский Союз очень заинтересован в судьбе Румынии (уже отдавшей Советскому Союзу после предъявленного летом 1940 года ультиматума не только Бессарабию, но и Северную Буковину) и Венгрии. Наконец, Молотов настаивал, чтобы Япония отказалась от нефтяных и угольных концессий на Северном Сахалине.
При таких неумеренных аппетитах советского руководства Гитлеру проще было включить в свою орбиту целиком весь Советский Союз, и он предложил Сталину присоединиться к Тройственному пакту Германии, Италии и Японии, заключенному в Берлине 27 сентября 1940 года. Поэтому, по результатам ноябрьских переговоров в Берлине, немцы составили проект соглашения между державами Тройственного пакта и СССР. Проект предусматривал два секретных протокола с длинным перечнем агрессивных намерений СССР и Германии. В частности, Гитлер соглашался с тем, что «основные территориальные интересы» СССР «лежат к югу от территории Советского Союза в направлении Индийского океана» и что «Германия, Италия и Советский Союз будут совместно работать над заменой ныне действующей конвенции о Проливах, заключенной в Монтрё, новой конвенцией. По этой конвенции Советский Союз получит неограниченное право прохода через Проливы в любое время для своего военно-морского флота, тогда как все прочие державы, за исключением черноморских держав, а также Германии и Италии, в принципе откажутся от права прохода через Проливы своих военных судов». Требования Молотова уступить Финляндию, Болгарию и базу в Босфоре и Дарданеллах Гитлер проигнорировал. Румыния и Венгрия также не были упомянуты.
Вечером 25 ноября 1940 года Молотов пригласил к себе Шуленбурга и дал ответ на германское предложение. Советское правительство готово было «принять проект пакта четырех держав о политическом сотрудничестве и экономической взаимопомощи», но с серьезными поправками. Германские войска должны были немедленно покинуть «Финляндию, которая по договору 1939 г. входит в советскую зону влияния»; в советскую зону влияния должна была быть включена Болгария. «В течение ближайших месяцев безопасность Советского Союза со стороны Проливов» должна была быть гарантирована «строительством базы для сухопутных и военно-морских сил СССР в районе Босфора и Дарданелл на условиях долгосрочной аренды».
Германия обязывалась также признать, что «зона к югу от Батуми и Баку в общем направлении в сторону Персидского залива» является «центром территориальных устремлений Советского Союза», а Япония – отказаться от своих прав на угольные и нефтяные концессии на Северном Сахалине. Советское правительство также настаивало на присоединении Турции к пакту четырех держав, причем в случае отказа «Италия и СССР совместно» на основании нового отдельного соглашения должны были применить против Турции «военные и дипломатические санкции».
Гитлер предлагал подписать два секретных протокола. Сталин предложил подписать пять секретных протоколов: третий секретный протокол между Германией и Советским Союзом относительно Финляндии; четвертый секретный протокол между Японией и Советским Союзом об отказе Японии от нефтяных и угольных концессий на Северном Сахалине; пятый секретный протокол между Германией, Советским Союзом и Италией, с признанием того факта, что Болгария географически расположена внутри зоны безопасности черноморских границ СССР и что заключение советско-болгарского договора о взаимопомощи «является политической необходимостью”.
Гитлер обещал подумать.
Более красноречивого ответа, чем тот, который он дал на советские требования от 25 ноября 1940 года, придумать было сложно: 18 декабря 1940 года Гитлер подписал директиву №21, план «Барбаросса», о подготовке нападения на Советский Союз.
Разумеется, советское правительство о подписании директивы не знало. Но о непринятии Гитлером советских требований от 25 ноября было проинформировано. Советско-германские отношения зашли в тупик. Немецкие войска находились в Финляндии, Болгарии и Румынии, т. е. в зоне, которую Сталин объявил своей. Гитлер не считал уже необходимым уступать. Это означало, что дальнейшие захваты Сталин мог осуществить только через войну. Столкновение между двумя тоталитарными государствами становилось неизбежным. 22 июня в 4 часа утра по берлинскому времени Риббентроп вручил вызванному к нему советскому полпреду Владимиру Деканозову пространную ноту германского правительства об объявлении войны, датированную 21 июня. Оговоримся, что нота являлась пропагандистским документом германского руководства, оправдывавшим начало военных действий против СССР концентрацией советских войск вдоль германо-советской границы. Иными словами, согласно ноте, германское нападение на Советский Союз было превентивным ударом по Красной армии, в любой момент готовой начать наступление против Германии.
С высоты сегодняшнего дня мы привыкли смотреть на 22 июня 1941 года как на величайшую ошибку Гитлера. Но очевидно, что наступательные операции лета 1941 года стали высшей точкой его военной карьеры. Война Германии против СССР была тактической, а не стратегической операцией. Гитлер планировал разгромить Красную армию за несколько месяцев и с военной точки зрения выполнил задачу. Как и прежде, он не собирался вести войну долго. Он не прибег к помощи важного потенциального союзника – Японии. При общем напряжении в советско-японских отношениях на протяжении всех 1930-х годов можно было ожидать, что Гитлер сумеет убедить японцев напасть на СССР с Востока. Но этого не произошло, и второй японский фронт против Советского Союза открыт не был. Вместо этого Япония начала военные действия против Соединенных Штатов, втянув Америку в мировую войну.
Разумеется, Гитлер просчитался. Несмотря на катастрофические поражения Красной армии летом и осенью 1941 года, Гитлер в конечном итоге, как и предполагал Сталин, оказался «ледоколом революции». Советские войска вошли в Берлин и утвердили коммунистическую систему правления в Восточной Европе. Только произошло это четырьмя годами позже. И поскольку Сталину не нужно было, как Франции и Великобритании, побеждать «малой кровью», а важна была победа «любой ценой», советские потери во Второй мировой войне даже не стали подсчитывать.
Через 50 лет, в 1991 году, отстроенная Сталиным империя распалась, потеряв приобретенные им города и земли. Сталинская политика 1939–1941 гг. в отношении Германии и Европы закончилась провалом и обернулась катастрофой для самого Советского Союза, павшего под тяжестью невыполнимых имперских задач. Империи долго строятся, но стремительно рушатся. Должно быть, их не следует строить на крови своих и чужих граждан. Это один из очевидных уроков Второй мировой войны.
Юрий Фельштинский, «Радио Свобода»