Пародия Максима Галкина на воображаемый разговор мэра Москвы и президента России показала, что перемещение фигур власти в область комического опаснее для них, чем акции протеста. О десакрализации российской власти на страницах издания «Форбс» рассуждает эксперт Московского центра Карнеги Андрей Колесников.
Читайте также: Максим Галкин выпустил пародию на Путина и Собянина
Максим Галкин, всероссийски известный пародист и стенд-ап комик, муж Аллы Пугачевой, записал пародию на разговор президента Владимира Путина и мэра Москвы Сергея Собянина об ослаблении карантинных мер в Москве. В реальной жизни мэр разрешил москвичам гулять на улице по расписанию, устанавливаемому для каждого дома. В пародии прогулочная схема очень напоминает реальную, столь же абсурдную: «Сначала смогут гулять жители домов, окна которых выходят на северо-запад и юго-восток одновременно. Далее, конечно же, те, чьи дома параллельны экватору. И только после них дома, которые вошли в программу реновации».
Всемогущество власти заканчивается, когда она из сакральной превращается в смешную. Когда она сама себя выставляет в комическом свете, изображая при этом звериную серьезность, как в истории с демонтированной мозаикой в храме Вооруженных сил. Когда она становится предметом для пародий. А пародия — причем не соцсетевая, а исходящая из мейнстримовской артистической среды, из комьюнити, где конформизм — залог успеха — это уже совсем серьезный сигнал для власти: ей пора прекращать надувать щеки и опуститься на грешную землю.
Пародия — симптом преодоления страха. Конечно, после того, как артист Максим Галкин записал пятиминутную пародию на диалог Сергея Собянина и Владимира Путина, к нему могут возникнуть вопросы. Например, кто-нибудь внезапно вспомнит о неуплаченных налогах за какой-нибудь 2013 год. Но… уже не страшно. Помнится, мастера культуры забыли страх еще летом прошлого года, вступившись за журналиста Ивана Голунова, которого полиция арестовала, подбросив ему наркотики.
Страх беспредела сильнее боязни власти — хотя эта самая власть и является зачастую или источником безнаказанного нарушения закона, или той инстанцией, которая этот беспредел не может остановить. Импотентная власть — смешна.
Так же смешны и технические меры по регулированию карантинного режима. Из него — ради проведения парада 24 июня и ради голосования за Конституцию — надо выйти. Но выйти понарошку. Так, чтобы карантинный режим сохранился, но при этом впечатление от возникшей свободы передвижения сделало возможным проведение важных для Владимира Путина мобилизационных мероприятий.
При этом понимания, что именно мобилизация во время чумы способна сыграть не за власть, а против нее — у федеральных и городских властей нет.
Одно дело, когда над властью смеются сетевые оппозиционеры, и совсем другое, когда пародия на два первых лица пандемии распространяется массово в тех социальных средах, которые еще вчера и думать не могли шутить над властью. А пародия Галкина разошлась чрезвычайно широко.
Власть нетехнологична, глуповата, надоела своими рестриктивными мерами, которые скорее можно назвать бюрократическими. И любое не просто злобствование, а высмеивание, снижает пафос власти и десакрализует ее.
Здесь нет четкого политического месседжа. Нет и жесткой оппозиционности. Есть другое — смех. Инструмент обозначения того, что короли — голые. Переход границ дозволенного для обывателя, привыкшего всерьез относиться к власти. В некотором смысле перемещение фигур власти в область комического опаснее для них, чем прямые оппозиционные действия и акции протеста.
Снижение рейтингов, фиксируемое социологами, находит свое косвенное подтверждение в том, что смеяться над властью, особенно в социальных сетях, становится социальной нормой. Никто тем самым никого не свергает с трона — замены пока нет, но скептические настроения растут.
Смех не может быть единой политической платформой. Но именно поэтому он объединяет людей с разными политическими взглядами. И разрушает то, что мы привыкли называть «большинством». «Путинское большинство» рождалось как ситуативное: на рынке идентичностей был продан товар, гарантирующий восстановление порядка. Затем «путинское большинство» превратилось в «крымское» — на рынке образов появилась еще одна основа для объединения нации.
Сейчас нового клея или работоспособной схемы для пересборки пропутинского большинства нет. Именно поэтому Кремль так торопится с эксплуатацией Дня Победы и истории в целом: если память о войне объединяет нацию, и «лицо» этой памяти — Путин, то следует как можно чаще напоминать об этом обстоятельстве. И конечно, не забывать о врагах-фальсификаторах истории. Мотив защиты наших рубежей в обстоятельствах гибридной информационной войны и жизни в осажденной крепости крайне важен в ситуации, когда нужна массовая мобилизация вокруг флага в период голосования за поправки к Конституции и обнуление президентских сроков главы государства.
Комические артисты могут становиться политическими лидерами и даже главами государств. Просто потому, что они смешат. И потому, что они другие, говорящие на ином диалекте, не похожем на обычный политический язык. Иногда это бывает ситуативный популизм, как в случае итальянского комика Беппе Грилло. Иной раз — реальная политическая альтернатива, как это произошло в случае Владимира Зеленского. Все в результате сводится к левому или правому, либеральному или консервативному политическому курсу. Но сначала комик привлекает голоса избирателей смехом.
Как минимум, Максим Галкин сыграл на поле Алексея Навального. Тоже разоблачая власть, но не ее коррумпированность, а комичность. Разоблачая — то есть, в буквальном смысле, раздевая — и обнаруживая голых королей.