— Вы были лицом Первого канала 13 лет. Расставались, насколько нам известно, полюбовно. Почему это вообще случилось?
— Знаете, это как в семье: все отношения заканчиваются. Вот и у нас с Первым каналом закончились — мы друг друга исчерпали. Мне захотелось чего-то нового, и им. И мы дали друг другу право на принятие решения.
— Почему НТВ?
— Когда я начинала свой путь в журналистике, в глазах репортеров оказаться на НТВ было невероятно лестно. Сам факт, что тебя позвали на НТВ, был неким мерилом: у тебя появлялся шанс присоединиться к сонму бессмертных. Тогда ТЭФИ за новости получали только корреспонденты НТВ — это был такой закрытый мужской клуб великих корреспондентов. И когда я, работая на Первом, получила ТЭФИ, как лучший репортер, меня эти невероятные саркастичные, ироничные, успешные, прекрасные ребята приняли в свой клуб. Для меня это было важно. Вот теперь я в этом клубе уже на законных основаниях.
— Когда первого октября вы были гостьей шоу Галкина «МаксимМаксим», вы уже знали, что уйдете?
— Нет еще.
— Кому в первую очередь вы сообщили о принятом решении?
— Семье и Константину Львовичу Эрнсту. И у меня состоялись долгие разговоры и в семье, и с руководством. Мне это было очень ценно, поскольку я считаю себя честным человеком. Я никогда не играю в игры, не строю интриг. Пришла и честно сказала: «Сорри, я ухожу. Если хотите, поддержите меня». Я не из тех репортеров, которые приходят и бросают заявление об уходе в надежде, что их удержат. Константин Львович, он неплохо меня знает и очень хорошо разбирается в людях. Я бы сказала, что у него есть совершенно звериное чутье на людей. Это был долгий и непростой разговор. И он меня поддержал.
— Вы ведь остались в том же «Останкино», просто теперь ездите на другой этаж?
— У нас здание разделено на две группы. Программа «Время» сидит в бывшей концертной студии, а вторая группа товарищей — в другой части. Я поднимаюсь на этаж НТВ и по пути встречаю всех своих коллег. Здороваемся, обнимаемся.
— И с конкурентами?
-Допустим, мы сегодня поругаемся в лифте из-за ерунды. Тогда как мы завтра встретимся на войне? Мы же все равно в одном окопе. Там вместе где-нибудь за углом прячемся, еду пытаемся найти. В тяжелейших условиях как мы будем общаться? Мы же взрослые рациональные люди. Мы понимаем, что такое настоящие нервы. Мы все друзья.
— Чем ваша новая передача будет отличаться от других итоговых программ? Вы, кстати, единственная женщина в жанре.
— Перед моими глазами прошло много программ. Какие-то из них были успешными, мы их цитируем до сих пор. Я пытаюсь, что называется, вспомнить все — хочется весь опыт соединить. На Первом канале у меня была больше информационная подача новостей, которые сопровождались замечательными, глубоко проработанными сюжетами моих коллег-корреспондентов.
А формат НТВ более экспериментаторский. Нужно взять все хорошее из «Воскресного времени», пройти по краешку «Намедни» Леонида Парфенова и т. п. Когда мы все это замесим, зритель должен получить от меня какие-то смыслы. Он может быть со мной несогласным, даже ненавидеть меня или, наоборот, обожать. Но он должен начать думать, чтобы шестеренки в голове начали прокручиваться.
Я должна не просто показать, сколько интересного официоза произошло на неделе или как удивительно страдают мигранты где-нибудь в Северной Африке. Мы расскажем вам, почему это важно для вас. Когда говорят: «Вы работаете в зомбоящике. Я не смотрю телевизор, меня там зомбируют», это незрелая, подростковая позиция. Не нужно все сваливать на то, что вам не дают думать. Знаете, как любят в Интернете писать? «Вырастает поколение оглупленных детей, потому что они смотрят телевизор». Нужно учиться думать!
— Вы упомянули Леонида Парфенова. Он много внимания уделял зрелищности подачи материала.
— Этим богоугодным делом на НТВ занимается мой коллега Вадим Такменев. И очень успешно! Но у нас все-таки будет информационно-аналитическая программа. Наш «кусок Парфенова» будет состоять несколько в другом. Вы помните, насколько доступно, афористично и легко он мог рассказать о любых, самых сложных событиях? Я ведь помню его тон… Впечатление, что он был полон пузырьками шампанского. Он такой шампанский человек, который мог объяснить, что такое реституция, на цитатах из советских фильмов. Попытаемся и мы.
Плюс ко всему в программе Парфенова были невероятно интересные репортерские работы, я многие помню до сих пор. Его программы были в большинстве сотканы из сюжетов, которые я смотрела и говорила: «Господи, как они до этого додумались? Почему у меня так мозги не работают?». Может быть, помните, был такой гениальный репортер Илья Зимин. Он погиб, к сожалению. Вот он был лучшим среди нас, делал то, чего никто не делает до сих пор. Не то, что он был самый смелый. Он ездил на войну, но так же, как и мы ездили. Не то, чтобы он был самый эрудированный. Но он подавал все так через себя, что это невозможно было не смотреть. Повторить это нельзя. Но можно попытаться приблизиться.
На НТВ же все мои друзья. Люди, с которыми я последние десять лет сталкивалась во командировках. Мы пытались друг друга перехитрить, обогнать, а после этого все равно собирались вечером и ржали. Это и есть репортерская дружба. Я надеюсь, что мои коллеги-репортеры, с которым мы теперь на одном канале, меня поддержат. Мы сейчас с сарказмом, говорим «уникальный журналистский коллектив». Да, на НТВ так и есть. Но для того, чтобы я смогла сделать программу с этим уникальным журналистским коллективом, у нас должна произойти такая, знаешь…
— Притирка?
— Нет. Должно возникнуть нечто. Химия.
— Вы признавались, что работа в студии после многих лет репортерской работы вас несколько тяготила. В новой программе планируете ездить в командировки?
— Да, я очень хочу много ездить. Потому что мозги и эмоции без репортажей застаиваются. При моем переходе главный редактор НТВ Александра Костерина поставила мне условие: «А давай ты будешь снимать репортажи в каждую программу?» А у меня было встречное: «А давай я буду снимать репортажи в каждую программу?».
— Вы — живой интернет-мем. Вам обидно, что работаешь-работаешь, рискуешь жизнью, а люди вспоминают прикольные ролики с вашим участием?
— У меня дня не проходит… Этого же не было по телевизору! Спасибо за вопрос: удобный случай, чтобы раз и навсегда закрыть тему мальчика (легендарное видео, в котором Ирада говорит мешающему съемке пацану: «Мальчик, иди в жопу!» — Авт.). Это какой-нибудь 2002-й год, я работала в «Вестях». Все были молодыми и игривыми. К праздникам монтажеры делали нам капустники из наших оговорок. И кто-то выложил запись, когда появился Интернет. А было так. Вызывает меня тогда ведущий итоговой программы Евгений Ревенко и говорит: «Ты должна съездить по следам Романовых. Последний путь императорской семьи». Зима, морозы… И вот мы приезжаем в Тобольск. Я много прочла на тему царской семьи. Везде рассказывается, что они с собой привезли невероятное количество всевозможной утвари. И я думаю: «Сейчас все снимем».
Звоню в Тобольский музей, а мне говорят: «У нас есть наволочки того периода и отличные ксерокопии из книги Эдварда Радзинского». Прихожу — так и есть. Спрашиваю: «А может, найдется что-то более твердое?». «Да, статуэтка «Женщина-змея», но она разбита. Ее восстанавливает местный умелец». Прихожу к умельцу: «какая прекрасная статуэтка! Императорская, наверное?». «Да, никакая она не императорская. Кто-то притащил, просто в музее стоит».
Я понимаю, что это все. Тогда директор музея, прекрасная женщина, решила прийти мне на помощь: «У меня есть ангоровая кофта, если вы ее наденете, на ней высветится профиль Николая Второго». Я говорю: «Нет. Спасибо, переодеваться не будем». Пошли снимать так. Мороз был, наверно, градуса 42. А по этике телевидения я должна быть в кадре без перчаток и без шапки. И в руках у меня микрофон с железным основанием. И рот замерзает.
Мы стоим на фоне этого дома, где жили Романовы. Я говорю: «Вот царская семья…». Затыкаюсь, запинаюсь. Еще раз. И все это время за спиной ходит мальчик, которому очень хочется ходить туда-сюда. Я понимаю, что я сказала уже дубль, а он прошел и рукой помахал. Мне оператор говорит: «Не пойдет, еще раз». Я понимаю, что у меня пальцы уже не отнимаются от микрофона. Они примерзли! А поскольку в этот момент я читала очень много Раневской, то мне, казалось, что я шикарно и интеллигентно поговорила с этим молодым селянином. Надеюсь, он стал мэром Тобольска и все у него хорошо.
— Время от времени вас пародируют. Вас это забавляет или обижает? Вам хотелось убить Елену Воробей, например, когда-нибудь?
— Обижаться можно на то, что ты считаешь несправедливым, что приносит тебе боль. За что убивать Елену Воробей? Но мне кажется, я получаюсь не похоже. Она вообще неправильно меня делает. Зато мне очень нравится пародия… «Уральские сказители», по-моему?
— «Сибирские сказители».
— Она дико смешная! Я скинула ее всем своим друзьям. И Сати Спивакова, моя замечательная подруга, перекинула ссылку своему мужу Владимиру Теодоровичу Спивакову. То есть замечательный дирижер и абсолютно великий человек тоже посмотрел это. Дело было, наверно, в час ночи, после концерта. Он сказал: «Я должен позвонить Ираде». Сати говорит: «Зачем?». «Поддержать ее. Потому что ей, наверно, тяжело и неприятно. Ну, что они за гады?». То есть он настолько добрый человек… У него отличное чувство юмора, но когда у него прозвучал в голове гонг: «наших обижают!», он сразу же решил за меня заступаться. Хотя мне очень понравилась эта пародия.
— Там звучит рефреном фраза: «как нас хвалит Ирада Зейналова…». Вам важно сделать программу более позитивной?
— Была шутка у Сергея Доренко — когда заканчивался эфир, он садился и говорил: «Вся страна больна СПИДом. Спокойной ночи». Это намеренный гиперцинизм — в ответ на то, что нам все время бросают: «Вы показываете только плохие новости». Но нет! Это как раз интерактивный процесс: это вы смотрите плохие новости. Рейтинги подскакивают, когда катастрофа: люди сидят, смотрят. В то же время я помню сюжет, который вызвал наибольшее количество цитирований, откликов и перепостов — про Николаса Вуйчича (австралийский мотивационный оратор и писатель. — Авт).
Это были девять минут рассказа о том, как человек, который родился без рук и без ног, учит людей быть счастливыми. Как он сам абсолютно счастлив, как он сделал счастливыми своих родителей, жену, своих детей. Этот сюжет, который люди смотрели бесконечно. Причем, что там могло быть по картинке? Человек, который, тяжело движется, что-то говорит на иностранном языке. И — девять минут непрерывного роста рейтинга!
Ведь на войне работать в каком-то смысле легко: ты просто должен не бояться снимать, там само все происходит. А ты попробуй, поработай в мирной жизни. Каждый раз мы говорим: «Давайте в конце покажем что-нибудь хорошее». А что хорошее? Это хорошее нужно найти, потому что зритель не должен лечь спать с ощущением, что лучше бы не проснулся. Я всегда очень стараюсь хоть какой-то позитив найти.
— Последние лет десять в обществе принято ссориться и делиться. Одни говорят, что скоро все рухнет в тартарары. Другие — что с каждой секундой у нас все лучше и лучше. А что думаете вы как аналитик?
— Вы напомните мне хотя бы один исторический период в любой стране, когда не было некоей группы людей, которые не говорили бы: «Все кончено, все погибло». И всегда были люди, которые говорили: «Боже мой, уже хорошо, а будет еще лучше». Но давайте будем реалистами. Говорите все, что угодно, но делайте. Не бросайте бумажку мимо урны, и это уже высокий уровень патриотизма. На московских улицах мы видим страшно дорогие иномарки, у которых на номерном знаке приклеена бумажка: им жалко заплатить 40-50 рублей за парковку. Им не лениво было выйти, найти эту бумажку, наклеить, а потом снять. А между надеванием и снятием бумажки наверняка они поговорили о том, что их Родину продали. Ребята, вы сами ее продали. Все будет хорошо, я абсолютно уверена. Не скоро, но будет.
— Популярность — это не ведь не только автографы, которые у вас наверняка просят. Но и хейтеры. Вас задевают оскорбительные комментарии в Интернете?
— Я вообще не люблю несправедливости. Когда люди пишут, что их не устраивает моя внешность, тембр голоса, это уже вкусовщина. Ребята, телевидение хорошо тем, что его можно выключить. Мне неприятно, когда, например, абсолютно незнакомая мне женщина пишет: «Встретилась в аэропорту с Ирадой Зейналовой, она как всегда летела первым классом. Зазнайка и гадина, не узнала меня, даже не поздоровалась». А я понимаю, что в этот день я никуда не летела. Я никогда не летаю первым классом, потому что я так же, как и все мои телезрители, летаю с пересадками экономом и ничего в этом зазорного не вижу. И я открываю фотографию этой женщины — я ее вообще никогда не видела. А она развивает огромную дискуссию на тему того, что мы с ней вместе выросли. А так меня ничего не задевает. Если у них день сложится после того, как они напишут про меня, дай им Бог здоровья.
У меня была однажды дико смешная ситуация. Я пошла на юбилей к своей очень хорошей подруге Ирине Хакамаде. День рождения был на пятом или четвертом этаже. Лифт один, маленький. Я забегаю, мне нужно было раньше уйти. А там стоит какой-то страшно, как ему кажется, либерально настроенный человек с женой. В сильном таком поддавце. Смотрит на меня и говорит: «Ирада Зейналова». Я говорю: «Да». А я вот только-только с арабских весен села в эфир. Смотрит так: «Я хочу вас задушить. Я буду ваш кадык вырывать пальцами». Его такая же подвыпившая жена говорит: «Вася, ну, ладно тебе». Я говорю: «Душите, ни в чем себе не отказывайте. Возьмите и задушите». Он отвечает: «Я передумал». Я говорю: «Вот так вы и жизнь свою и страну просрали. Вы только болтаете. Тогда не открывайте рот, если вам не хочется ничего делать». Он такой своей жене: «Я смелый?». А она: «Я тобой горжусь».
— От какого своего качества вы бы не прочь избавиться?
— От трусости. Я ужасный трус. Может быть, это не трусость называется? Когда мне нужно сказать кому-то что-то неприятное, я не смогу этого сделать. Я буду в результате изворачиваться, мучиться… Меня это всегда подводит. Я знаю, что взрослый человек должен уметь говорить «нет». Должен уметь говорить всю правду. И должен, вот не стесняясь, сказать типа: «Я не хочу с тобой никуда идти». Все. А я не смогу. Я все равно пойду, я буду мучаться, я потрачу вечер. Вот это я бы в себе искоренила, потому что очень портит жизнь. А все остальное. Ну, что Бог дал, то дал.
— А что вы в себе любите?
— Я отношусь к себе очень критично. Когда мне говорят «Ты красивая», я отвечаю: «Вы врете, я вам не верю». Или «ты умная». Я говорю: «Знаете, вы меня просто не видали в моих лучших видах». Как у всех у нас, у меня по щепотке всего. Но я бы к этим щепоткам еще добавляла и добавляла. Пыталась бы шлифовать дальше.
— В начале сентября вы рассказали, что выходите замуж. Это случилось?
— Я надеюсь, что я не первый человек в этой стране, который выходит замуж. Я удивлена такому вниманию со стороны СМИ. Я совершеннолетняя. Мой будущий супруг совершеннолетний (военкор Первого канала Александр Евстигнеев. — Авт.). Я надеюсь, что о развитии событий вообще никто ничего не узнает, потому что мы очень устали от этого. Я очень боюсь сглаза. Очень. Тьфу-тьфу-тьфу, у нас все хорошо. И я надеюсь, что все хорошо и будет. А главное, если не будет такого плотного внимания прессы, то будет еще лучше.
***
Ирада Зейналова родилась 20 февраля 1972 года в Москве. Окончила Московский технологический университет им. Циолковского. На ТВ попала в 1997 году в качестве переводчика, работала корреспондентом программы «Вести». С 2003-го по 2016-й работала на Первом канале ( корреспондентом службы новостей, возглавляла корпункты в Великобритании и на Ближнем Востоке, ведущей программы «Воскресное время»). Лауреат премии ТЭФИ (2006, «Лучший репортер»), награждена медалями ордена «За заслуги перед Отечеством» I и II степени. Есть взрослый сын Тимур. Родная сестра телеведущей программы «Доброе утро» (Первый канал) Светланы Зейналовой.
Источник: teleprogramma.pro